Один из самых трудных, интересных и напряженных участков похода, изобилующий прекрасными видами и восторженными фигурами речи.

Сейчас писать некогда, постараюсь вернуться к этому позже. К вечеру так измотался, что было не до записей. Прошедший день кажется столь бесконечным, что уже не верится, что все это был, действительно, 1 день.

День 15 — 33 км

Пока кратко:

• утро у кромки снега;
• движение через «альпийские» луга и преодоление нескольких снежников, причем, в гору, а также, нескольких  ледяных ручьев и слякотных мест босиком, дорога по хребту, группа скал «Медвежья будка»;
• ужасно долгий спуск по каменистому серпантину, когда руки начинают неметь от постоянного зажимания тормоза;
• — переправа через бурную реку Марчиху с полным развьючиванием велов и деланьем множества ходок (на всякий случай со страховочной веревкой);
• — очень, очень, очень долгий путь вдоль ручьев и цветущих ущелий с преодолением бесконечного количества бродов разной степени сложности, иногда с погружением велов глубже осей, но уже без развьючивания;
• проход с подъемом через длинное ущелье на другую сторону хребта, с множественными лужами;
• очередной изнуряюще-каменистый спуск к ручью, окончательное стирание моих задних тормозных колодок, соскок колеса в промоину со сдиранием коленки (не из-за тормозов, просто потеря бдительности на фоне усталости);
• дорога (по большей части спуск) к Березовому, где к ледяным переправам все возрастающей сложности добавилась еще и совершенно невыносимая мошка;
• в Березовом живет 1 человек, дядя Толя. Он нас тут же накормил свежепойманным хариусом с кашей, напоил чаем из чаги, устроил спать в омшанике (это избушка, где зимуют пчелы).

Подробности:

Ослепительное утро на краю снежника. Через легкую синеватую дымку хорошо видны шапки окрестных гор и густо усыпающие их склоны конусы пихт и елей. Завтракаем, собираемся, выходим.

Отсюда начинается пологий спуск, частью заснеженный, частью уже оттаявший, обильно омываемый ручьями и ручейками, уже порастающий пробудившимися цветами и побегами изумительно сочных цветов.

Идется хорошо, особенно, учитывая тот факт, что я с утра надел не сандалики, а относительно непромокаемые кроссовки. Привычно восхищаемся дивными видами фотографируем.

Проблема выявляется, когда мы начинаем уклоняться от заданного трека. От стоянки мы  начали спуск не по той стороне хребта, и теперь нам предстояло исправиться. Для этого надо было всего-ничего: пересечь несколько особо толстых пластов снежника и широко разлившихся струящихся из-под них ручьев.

А как преодолевать ручьи? Понятно, что только босиком. В принципе, я мог слазить за сандалиями, но ни лезть, ни мочить их не хотелось, поэтому я вслед за Андреем разулся, повесил кроссовки на руль и шагнул в ледяную (реально ледяную) воду. Преодолеваем ручей, стопы порядком немеют. О, счастье — клочок сухой травы, на котором можно отогреться.

Но обуваться бессмысленно — дальше еще полоса снега, и еще ручей, и мы как были, босиком, бросаемся на штурм. Однако после колючего снега вода уже перестает казаться такой ледяной.

И удивительным здесь было не столько само хождение по снегу, грязи и холодной воде, а то, что все это было по-настоящему. Т.е. я не вышел в сад поваляться в снежку чисто для удовольствия и гормональной встряски, а ломлюсь вперед, проваливаясь босыми ногами в снег потому, что мне действительно нужно пройти этот участок пути, пройти, во что бы то ни стало. И вот ощущение сюра приходит именно с осознанием этого.

Какое же я испытал наслаждение, когда ноги мои вновь оказались в теплом комфорте кроссовок! Так теперь и хотелось идти и идти вперед.

Последним аккордом стало преодоление особо широкой полосы снежника, за которой, наконец-то, открылась нашему взору бегущая в море желтых первоцветов сухая дорога.

Этот ролик на YouTube

Из пикантного на этом участке: у ручья на краю снежника видели отпечаток медвежьей лапы.

Дорога шла вдоль хребта, периодически скрываясь на десяток-другой метров под снегом.

Далеко внизу течет Медвежий ручей, а по правую руку громоздятся причудливые скалы, так называемая «Медвежья будка». Здесь на самом краю снежника встречаем однолетнюю гадюку, видимо недавно оттаявшую от зимней спячки. Забравшись на скалу, вдруг увидели темнеющий провал пещерки, но, вопреки моему типичному для такого случая «о, пещера, полезли изучать!» было «о, пещера, а в ней, возможно, живет сами-знаете-кто! бежааать!».

Далее начался долгий спуск с хребта к р. Марчеха. Это был один из тех спусков, который немногим лучше подъема: камни, камни и еще раз камни, непрерывный скрип тормозных колодок, постоянно преграждающие  дорогу поваленные деревья. Причем, преграждающие именно дальнюю от обрыва, хорошую колею.

И, конечно, солнце и опьяняющий хвойный запах, вид на змеящуюся по ущелью Марчеху, каменистые осыпи и бесчисленные оранжевые цветы — жаркИ.

А вот и Марчеха. Дорога упирается в ревущий бурный поток, через который как-то нужно переправляться. Собственно, переправа не так и страшна. Самая стремнина уходит в две трубы, а до них дойти по колено в воде не так уж и сложно.

Только одно НО. Если оступиться, то резвый поток тут же утянет тебя в чудовищную мясорубку между камнями. Поэтому, для начала мы прокинули через сомнительное место страховочную веревку.

Перенос развьюченных велов и рюкзаков по отдельности проблемы не составил, гораздо больше времени ушло на развьючивание, навьючивание, а также купание и легкий перекус. Но мы это сделали. Переправились.

А дальше начался своеобразный день сурка. Очень красивый, красочный, полный цветов и горных ручьев, ослепительно зеленых лужков и утыканных пихтами горных склонов.

Этот ролик на YouTube

Бесконечная дорога вилась по ущелью, пересекая текущую по нему реку где-то в среднем раз на километр.

Количество переправ сложно назвать, но было их много. Сами реки и ручьи теперь были не такими бурными, как Марчеха, поэтому велосипеды мы больше не развьючивали. И это стало нормой: дорога уходит в бурлящую воду, мы привычно берем покрепче велы и тащимся по камням, сопротивляясь потоку. Сначала я старался не заливать втулки с кареткой и не мочить велорюкзак. Потом стало уже не важно, да и не везде было возможно переправиться сухим.

Потом долго шли на подъем и преодолевали ущелье по дороге со множественными лужами и еще не везде истаявшими сугробами по краю.

И снова деревья преграждают дорогу, и понятно, что, как минимум, в этом году здесь еще не проехало ни одно транспортное средство с мотором, возможно, проходил кто-то пешком или, максимум, на велосипеде, но единственные виденные нами следы были следами какого-то парнокопытного и вытаявшими кое-где из-подо льда прошлогодними следами протектора. В общем, чувство первооткрывательства присутствовало.

Начиная с этого ущелья одной из главных дорожных напастей стала мошка, лезущая в глаза, нос и рот, маячащая в поле зрения и ползающая по очкам.

Во время очередного спуска я ухитрился съехать юзом по краю промоины и слегка рассадить колено о каменную крошку. Мошка с особым упоением налетела на свежую кровушку.

Теперь основная цель — Березовка, где, по словам велосипедиста Сергея, должна быть пасека.

День сурка продолжается, но уровень сложности растет.

Делается прохладно, и лезть в ледяную воду становится все менее приятно. Мошка достает. Переправы становятся все жестче. В нормальной жизни мне бы и в голову не пришло переться вечером в этот бешеный поток с груженым велосипедом. Я бы просто счел препятствие непреодолимым, пожал плечами и поехал бы обратно.

Но здесь-то никакого «обратно» не было!

Так или иначе, но мы, наконец-то, преодолели все препоны. Вдоль дороги стали попадаться кучки напиленных чурбаков, а возле последней переправы на грязи обнаружились четкие отпечатки подошв. Потом мы увидели указатель, где на стрелках было коряво выведено «Риддер», «Березовка», «Водохранилище». Еще поворот, и мы видим вдали крыши нескольких изб. Стоит ли здесь упоминать Колумба и крик «Земля!»?

Из-за символических, из одного бревнышка, ворот на нас кинулась патлатая собака, лаявшая беззлобно, чисто для порядка, периодически останавливаясь, видимо, раздумывая, стоит ли продолжать?

Потом появился дядька, без лишних расспросов пригласивший нас в избу на свежезажаренного хариуса.

В избе одна комнатка. Вечерний полумрак — электричества здесь нет. Две кровати уголком, стол у окошка, возле которого с трудом умещаются 3 человека, печка, умывальник. На столе — букет все тех же оранжевых цветов. Натоплено жарко. Очень жарко. Пока ели-пили, с меня, поначалу, каплями катился пот, потом хозяин приоткрыл дверь, полегчало.

А жареный хариус был дивен. Я, по первости, пытался очищать рыбу от костей, но потом оказалось, что вся она съедобна вместе с костями. Чай из чаги с медом и ревеневым вареньем был великолепен (впрочем, какую еще оценку могло бы ожидать блюдо от человека, весь день ломившегося через снег, грязь, камни и ледяные ручьи?)

А выйдя на улицу, я понял, что там холодно. Дико холодно.

Дядя Толя проводил нас в омшаник, где мы и обосновались, постелив поверх наших спальных мест свои коврики.

День 16 — 0 км

На улице темнело
Сидел я за столом
Лесник сидел напротив
Болтал о том, о сем
(Король и Шут)

Хозяин поднял нас ни свет, ни заря, около 6:30, позвал завтракать. В меню была гречневая каша и наши консервы. На второе — чай из чаги без ограничений, мед и лепешки. Сидели за столом на улице. Собака Рыжка лежала рядом, ждала своей пайки, к людям не лезла, только иногда посверкивала взглядом котика из Шрека. Сзади — летняя кухня с кирпичной печечкой.

Каши мне навалили немеряно, как я ни старался, доесть не смог (да и, вообще, не охоч я утром до обжорства).

После чая дядя Толя предложил березового сока (а то 5 лет уж стоит). Сочок был желтый и отдавал алкоголем. На вкус похож на очень ядреный, но не сладкий квас. Такой, что аж дерет горло. В общем, его я осилил глотков 5.

Увидев, что сочок не пошел, дядя Толя налил другого — этого года. Тот оказался посветлее и более приятным на мой вкус, хотя, после 7 стаканов чая и он не особо пошел.

Дядька — настоящий леший, живет здесь уже 10 лет, все знает, говорит, что иногда слышит и понимает, что говорят звери. В общем, колоритнейший персонаж. Разговаривает отрывисто, в глаза почти не смотрит (у животных же это признак агрессии, может, у них и научился?). В речи совершенно не использует мат, зато употребляет забавные словечки типа «шибко» и «избушка». Посмотрев на меня, сказал, что я вылитый Витька Толмачев, покойник, и что он, поначалу, уж подумал, что вот Витька воскрес и пришел.

А могилу того Витьки мы видели в ущелье недалеко от дороги. Вроде как зимой растянул связки, да так и замерз насмерть. Поневоле вспоминаются песни «Короля и Шута». Рассказывал всякие страсти, например, как он шел, слышит — типа, поезд едет, оборачивается — а там МЕДВЕД. Толя в рюкзак за тесаком, а медвед постоял над ним и ушел. Как собака Рыжка от него двух медведей отогнала, пока он от них за деревом прятался. И т.п. Короче, как мог, воодушевлял нас на дальнейший путь, и желание поскорее стронуться с места и двинуться навстречу медведу прямо-таки нас переполняло.

Переполняло так, что, решив прилечь после утреннего обжорства, мы так и провалялись до 4 часов дня, когда хозяин пришел с рыбалки и позвал на обед.

Как уже стало понятно, день решили провести на месте: после вчерашних подвигов по борьбе со снегом, камнями и ледяной водой были мы оба несколько разбиты и обессилены.

Обед был такой же, как и завтрак, за тем исключением, что каша на этот раз подавалась на сковороде, из которой ели все вместе, что позволило мне чуть поковыряться в ней для приличия и приступить к чаге с медом и ревеневым вареньем.

После обеда снова завалились в омшаник: здесь на удивление комфортно, не жарко и мошка сюда не залетает, не смотря на приоткрытую дверь.

Так, в полусне, беседах и писании отчета, скоротали время до вечера. Здесь был праздник плоти. Каша на этот раз рисовая, а к ней прилагается по паре зажаренных с луком хариусов.

На том, собственно, день и закончился.

День 17 — 0 км

Ночью была гроза, а я смотрел разные сны, в одном из которых помогал Д. Нагиеву в роли «физрука» обчищать какое-то помещение, где было много всяких ништяков, и я, попутно с набиванием мешков, горстями отправлял в рот шоколадки.

Утро было хмурым, через гору тихонько переваливало дождевое облако.

Пока я менял тормозные колодки и клеил пробитую камеру, пошел неслабый дождик.

Долго сидели у дяди Толи в избушке, пили чай в сумерках, глядя на мокнущие склоны. Реки сейчас поднялись, а дороги размокли. Выход откладывается до нормализации погоды.

Времени полдень, а дождь все льет и льет. Мы, похоже, капитально застряли. Как минимум, до завтра. Расстраивает, что садится батарейка в КПК, и скоро наступит момент, когда ни почитать, ни написать я ничего уже не смогу до следующей цивилизации, которую от нас отделяет еще 2-3 дня пути.

Поняв, что застряли, растопили печку. Льет дождь, потрескивают дрова, от печки расходятся волны уюта. Избушка с дымящейся трубой на фоне туманных мрачных гор выглядит как иллюстрация к сказочной книжке.

Дождь начал проходить к 15 часам, но горы по-прежнему в тумане, земля сочится влагой, а вода в речке поднялась до уровня мостков, едва их не захлестывая.

Часам к 17 пошли пить чай к дяде Толе. Пили на улице. Он попытался угостить нас замаринованным со вчера хариусом, но рыба не пошла, ибо  в нашем понимании была сырой.

Чтобы чем-то себя занять покололи дрова. Облачность уже не такая однородная, иногда по ней проплывают быстро затягивающиеся дырки в голубизну. Надеемся на хорошее завтра, сидеть второй день на одном месте порядком поднадоело. Как дядя Толя сидит здесь уже 10 лет — загадка.

Вечер. Сейчас выходил на улицу, небо расчищается, видны звезды. Запахи просто опьяняют, не устаю об этом упоминать. Холодно, а в нашей избушке уют: остывающая печка еще греет. Даже слишком хорошо греет.

Странно осознавать, что мы где-то в сердце гор, где с зимы еще никто не проезжал, где не берет сотовый и откуда до ближайшего жилья много труднопроходимых километров.