Заключительная часть похода. Много букв, мало фоток.

Утро, дорога через Алма-Ату, разборка велосипеда, посадка в поезд, прощание с Андреем и городом. А потом — бесконечный путь в поезде и неожиданная встреча на вокзале. Вот и все. Отчет закончен. Облегченно, вздыхаю.

День 40 — 17 км

Сборы заняли считанные минуты. По сути, все, что требовалось сделать — это выложить вещи, которые мне одолжил на время поездки Андрей, и по много раз отработанной схеме засунуть все остальное в рюкзак.

Далее последовали 17 км дороги по утренней свежей Алма-Ате до вокзала «Алматы 1».

Здесь вышла небольшая заминка с получением электронного билета, т.к. дубовый тачскрин автомата не хотел реагировать на мои пальцы, и мне пришлось отстоять небольшую очередь к тетечке в кассу.

На перроне мы были минут за 10 до подачи поезда, а разборка и упаковка велосипеда прошла четко, как никогда.

Ну, вот, собственно, и все. Велосипед водрузился на привычное место меж третьих полок, а поезд трогается, покидая город Алматы.

Рундуки уже заняли вещи моих попутчиков, так что велорюкзак так и пришлось положить на пол.

Дорога в желтой стреле

В поезде жара, спадающая  ночью и достающая днем. Положение усугубляется тем, что я опять забыл, что нельзя брать билеты в третий отсек (места 9-12), т.к. здесь расположен запасной выход, и окно не открывается.

Попутчики: бабушка, красивая казахская девочка в майке с надписью «go insane, girl, go insane, throw glitter, make the rain», застенчивая тетечка, которую я, поначалу, принял за маму той девочки. На боковых местах — молодое узбекское семейство: муж, похожая против света на Нефертити, беременная жена в национальном сарафане (или как там оно у них называется) и малыш 1,5-2 лет. К ним прилагается также очень колоритный дед в халате и тюбетейке на гладко выбритой голове. И еще целая куча родственников с разновозрастными детьми в других отсеках.

Кроме них на соседних местах едет еще куча казахских детей постарше (5-8). Дети все двуязычные, причем общаются, не думая переходя с русского на казахский и обратно. Наблюдать за ними и за тем, как они коротают бесконечные часы в поезде, интересно. В общем, вокруг царит безудержное веселье и какофония из казахского, узбекского и русского языков. Причем, как ни странно, к ночи все смолкает.

На станциях — безумный разгул свободной торговли. Видимо, здесь за этим не следят так строго, как у нас. Стоит поезду остановиться, как его буквально захлестывает восточный базар с дынями, абрикосами, рыбой, сыром, мороженым и т.д. К сожалению (или к счастью), ни тенге, ни рублей у меня больше нет, только карточка, так что все соблазны проходят мимо.

К ночи становится прохладнее, и даже металлические детали вагона перестают быть горячими на ощупь. Можно просто лежать и просто сидеть, не обрызгиваясь водой из распылителя.

Над политой дождем неизвестной станцией дымка, скрывающая опоры осветительных мачт. И в ней размыто реют над поездом ослепительные огни, вызывающие ассоциации с Матрицей и Навуходоносором, поднимающим Нео на борт.

Узбекские мальчик лет 12 и девочка лет 4 лежат валетом на боковой полке. Мальчик спит беспокойно, сучит ногами, вертится. То пнет девочку, то закинет на нее ногу, то утрамбует ее в комочек. А ей все по барабану — раскинула руки, поджала ноги, запрокинув смуглое личико, и знай себе посапывает. Прошла мама в длинном цветастом платье, окинула картину критическим взглядом. Подоткнула девочку поглубже в угол, чтоб не выпала в проход.

Беременная узбечка, похожая на Нефертити, спит на боковой полке, полуторагодовалый чернявый малыш бродит вокруг с диетическим хлебцем в руках, потом крошит его, начинает собирать куски с пола и пихать в рот. Откуда ни возьмись прилетает русская тетенька из соседнего отсека, вздергивает малыша на ноги, вытирает руки, ставит к матери. Дети в нашем поезде под контролем, даже когда засыпают родители.

А вот девочка лет 6 не знает, чем себя занять. Лежит на спине. Поднимает по очереди ноги, пытается связать в узел пальцы на руках, что-то мурчит себе под нос. Закрыла глаза ладонями. О! Надо же! Темно! Открыла. Закрыла. Открыла. Интересное занятие. Но тоже ненадолго.

Проходит какое-то время, и возле нее образуется другая девочка, постарше, а потом и еще одна. Прибежал братец одной из девчонок, что-то говорит, и, похоже, дразнится: «Балапан! Балапан!»

А балапан — это цыпленок по-казахски. Девочку достало, она начинает шутливо, но настойчиво нападать на пацана, говоря «Токта! Токта!». Это значит «стоп», так пишут на дорожных знаках. Прогнала возмутителя спокойствия и вернулась в женский клуб. А возмутитель не расстроился, через некоторое время из соседнего отсека раздается хоровое «Цу-е-фа!» — у них там свой клуб, мужской.

В Уральске происходит массовая ротация народа. Сходит многочисленное узбекское семейство, девочка с братом и еще многие. Часть полок остается пустыми, а часть заполняют скучные молчаливые взрослые.

Пелевин, Желтая стрела. Невозможно не вспоминать эту книжку, когда едешь уже третьи сутки (особенно, когда читаешь при этом все того же Пелевина).

Пройдены бесконечные таможни и досмотры. Поезд идет с выездом за казахскую границу и въездом обратно. И каждый раз одно и то же. Паспорта у нас собирали-раздавали за время поездки раз 5, не меньше. Помимо сданной миграционной карты дали заполнять еще одну. И на каждой таможне мы стоим, ждем. Понаставили же границ, иш!

Но путь на поезде подходит к концу. Вот мы миновали Саратов, пересекли Волгу. Вечереет. Позади Ртищево. Неужели приехал? Не верится. И, в очередной раз удивляюсь, что в  последние часы перед прибытием вдруг обнаруживаю, что какая-то часть меня успела привыкнуть, сжиться с этой Желтой стрелой, и она, эта часть, в принципе, не против ехать дальше. И она грустит от осознания того, что скоро конец. Вот ведь.

Встреча в Тамбове

Ну, а встреча была феерической. Я ожидал увидеть, в лучшем случае, двух человек, а собралась толпа друзей в районе 15 (что-то я даже со счета сбился).

Мой шутливый призыв о ковровой дорожке был понят буквально, и ковровую дорожку мне предоставили. А также хлеб-сахар. Я был тронут и впал в культурношоковое состояние.

Продолжилась встреча распитием чая у меня дома.

Конец.